Умер Михаил Данилов

Актер был из второго эшелона золотой товстоноговской труппы. Но его университетская закваска и интеллектуальное обаяние находили органичное выражение даже на крохотной территории эпизода.

Будучи прекрасным фотографом, Данилов и собою умело компоновал кинокадры и мизансцены. Его маленький рот с трагически опущенными уголками умел сжиматься до запятой, а глазки-пуговки сверлили перед собой пространство насквозь на десятки километров. Он умел держать паузу, потому что остро чувствовал сценическое время — до микрона.

Филигранная точность жеста, умение замирать в кадре оказались на редкость уместны в кино и на телевидении. Недаром в своих первых новаторских телевизионных опытах Сергей Юрский использовал этот дар своего соратника. Даниловский Лагранж в опальной постановке Юрского по булгаковскому «Мольеру» был скуп и сдержан в словах, как человек, обреченный хранить чужую тайну.

Его увалень-полисмен из телевизионного спектакля того же Юрского «Младенцы в джунглях» по О. Генри, с трудом выдавливая слова любви («Вы сегодня такая хорошенькая, такая свеженькая,.. точно… розочка»), был солидно глуп и гомерически смешон. На сцене БДТ актер сыграл множество эпизодических ролей. Мало кто помнит его Фердыщенко из «Идиота». Или Лысого в «Энергичных людях».

Или дубиноголового журналиста «от сохи» из «Общественного мнения». Или Конюшего из «Холстомера». Но были Сенека и Старик в бочке из «Театра времен Нерона и Сенеки». Был, наконец, знаменитый Бобчинский из «Ревизора». Даниловский Петр Иванович, чем-то похожий на Чичикова, минут семь истово, с упоением игрока бежал за воображаемой бричкой городничего.

Его бег на месте, перед занавесом, в снопе света всякий раз вызывал хохот и восхищенные аплодисменты зала. Был и другой сценический тип. Смятенный, заходящийся в ненависти к жизни и готовый умереть фанатик Митрофан из «Трех мешков сорной пшеницы». Данилов умел изображать гордость плебея, высокомерие нелепости.

Его внезапный, рассыпчатый, резкий и монотонный смех, инфернальное застывшее выражение лица и легкий, «копеляновский», кивок головы вносили авторские ремарки в любой самый жесткий рисунок роли, хотя выполнял он режиссерскую волю точно, фокусируя любую мелочь характера героя. Бесспорно, он смело и свободно владел амплуа мистического комика.